Он пришел с лицом убийцы, С видом злого кровопийцы, Он сказал, что он мой критик и доброжелатель мой, Что ему, мол, штиль мой низкий Эстетически неблизкий, Я фуфло, а он — Белинский, весь неистовый такой. Возмущался, что я грязно, Своевольно, безобразно Слово гадкое "оргазм" Безнаказанно пою. "Ты ж не просто песни лепишь — В нашу нравственность ты метишь! За оргазм ты ответишь, Гадом буду, зуб даю!" Я пристыженно заохал, Стал прощения просить. Сам подумал: "Дело плохо, Этот может укусить". Распалился он безмерно, Оскорбить меня хотел. "Ты вообще, — говорит, — нудист, наверно! А еще очки надел! Нет, спеть бы про палатки и костер, Про то, как нам не страшен дождик хмурый! Но ты засел, как вредоносный солитер Во чреве исстрадавшейся культуры! Культуры- Мультуры, Куль-куль-куль-куль, Муль-муль-муль-муль. Вреден я, не отпираюсь. Утопил Му-му я, каюсь. Все скажу, во всем сознаюсь, Только не вели казнить. Это я бомбил Балканы, Я замучил Корвалана И Александра Мирзояна Я планировал убить. А как выпью политуру, Так сажусь писать халтуру. Постамент родной культуры Я царапаю гвоздем. Клеветник и очернитель, Юных девушек растлитель. И вообще я — врач-вредитель. Приходите на прием! Если есть где рай для бардов, Я туда не попаду. Если есть где ад для бардов, То гореть мне в том аду. А в раю стоят палатки, Все халявное кругом: Чай густой, а уксус сладкий, И все песни лишь о том, Что Да здравствуют палатки и костер, Наш строй гуманный, развитой туризм, Ведет народ к победам ля минор. Все остальное — ревизионизм. И разгневанный радетель За чужую добродетель На меня за песни эти Епитимью наложил, Ты, говорит, обязан, хоть я тресни, Написать сто двадцать песен О туризме и о лесе, Кровью все взамен чернил. Думал я: "Достал, постылый! Чо те надо-то, мужик? Серафим ты шестикрылый? Ну вырви грешный мой язык!" Слушал я, ушами хлопал, А когда совсем устал, То сказал я громко: "Жопа!" Тут он в обморок упал. Но с тех пор в душе покоя нет, И от переживания такого Как-то мне приснился Афанасий Фет, Бьющий Иван Семеныча Баркова. Он лупил его кастетом, Приговаривал при этом: "Я пришел к тебе с приветом Рассказать, что солнце встало, Что воспитанным поэтам Выражаться не пристало". А Барков просил прощенья, Сжег поэму про Луку. Вот такое вот знаменье Мне приснилось, дураку. Но я песню написал назло врагам, Как одна возлюбленная пара У костра, в палатке, под гитару Получила пламенный оргазм.